После того, как западный человек превратит мир в тотальный предсказуемых механизм, вряд ли можно будет говорить о жизни в понятии человеческом. Так как будет срок эксплуатации. Который применяется к вещам. Красиво упакованным и сложенных ровными рядами на блестящих полках супермаркетов. Жан Бодрийяр отлично рассказывает суть процесса подавления. И создания машины. Робот превращается в принцип реальности.
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому и Второму Законам.
(Три закона роботехники).
«Всякая достаточно развитая технология неотличима от магии»
(Артур Кларк).
Согласно каббалистической легенде, бог, создав человека, создал голема. При чем еще и с хвостом. Выходит, что человек – это материальная копия бога, а голем – копия человека. Но так как я скептик, я воспринимаю бога как метафору. Не более. И то, уже метафору отжившую свое.
Технология представляет собой магию, на несколько ином уровне. Люди как машины и симулякры. Биороботы, которые самовоспроизводятся, и программы, которые в них инсталлируют семья, образовательная система, работа, СМИ, реклама, развлечения.
Современная жизнь как миф. Машина имеет программу, по которой она работает. И имеет срок годности. Человек так же ограничен сроком годности. То есть он ограничен смертью. Но нужно уточнить, что невозможно различить смерть. Живет ли машина? Живет ли человек, которым управляют программы, заложенные в него производителем? Кто напишет книгу мертвых для машин? Если более углубиться в феномен смерти, то придем к мысли, что смерть как таковая сегодня — это цена.
Знаменитая история о Франкенштейне и легенда о големе повествуют о создании машины из органического материала. Здесь напрямую прослеживается связь технологии и магии.
И если на ранних этапах развития жанра ужасов, страхом европейской цивилизации было восстание живых мертвецов, то сегодня их место заняли машины и их восстание. Даже можно вспомнить данный мотив кинематографе начала XX века — фильм 1920 года «Голем. Как он пришел в этот мир», где голем восстал против своего создателя. Но ситуация немного изменилась, почти незаметно. Сегодня сами живые мертвецы-машины создают собственную мифологию, построенную на страхе к самим себе. Это мы. Люди.
Стоит вспомнить «Символический обмен и смерть» Жана Бодрийяра, где он говорит о симулякрах первого и второго порядка — машинах и роботах соответственно. Первый — это аналог, а второго французский философ определяет как эквивалент человека. И разница в них заключается в том, что аналог остается собеседником, двойником, но невоодушевленным. А эквивалент составляет единой целое с человеком.
Естественно Бодрийяр занимается исследованием двойника. Которого он сравнивает с мертвецом. А именно восстание живых мертвецов или машин, есть неотъемлемой частью мифологии кино прошлого и нынешнего столетий. Именно машина стала этим живым мертвецом. Его реальным воплощением. Воплощением двойника. Так же как и бог, создавая человека создавал свою тень. Создав человека, бог уничтожил себя. Он превратился в машину. Интересно то, что термин акциденция изобретенный Аристотелем, в христианской философии снимает с бога ответственность. То есть акциденция дарует человеку свободу выбора. Но тогда если эта свобода выбора есть, то почему тогда бог в библейском мифе проклял человечество? За эту свободу, которую сам же и даровал. Но нужно подчеркнуть, что главную роль здесь играет желание. Которое связано с удовольствием. А удовольствие, так или иначе — с чувством вины. Именно по-моему и были сосредоточены усилия библейского мифического бога, целью которого было не допущение удовольствия. Которое имел лишь он. Ведь если посмотреть историю того же Голема, то историю его восстания было бы проинтерпретировать как желание удовольствия, которое имел его хозяин. Ведь когда Адам и Ева получили удовольствие, они не осознали его как удовольствие. А как чувство вины. Так как удовольствие и связано с нарушением закона. И принципа реальности. В результате этому богу пришлось признать, что люди теперь равны ему.
Маркузе писал о подчинении принципа удовольствия принципу реальности. Суть заключается в том, что именно принцип реальности имеет решающее воздействие на инстинкты как жизни, так и смерти. «Именно сексуальное влечение принимает на себя основную тяжесть принципа реальности, который в конечном счете стремится утвердить приоритет генитальности и подчинить ей частичные сексуальные влечения, подключив их к функции произведения потомства». (1). Здесь мы обнаруживаем связь удовольствия с реальностью. Хотя, вы можете сказать, что удовольствие необязательно должно быть связанным с реальностью, чтобы быть таковым. Но палка-то о двух концах! Ведь мы должны определить с тем, что именно понимать под словом «реальность». Каковы ее источники. И каковы ее условия.
Далее Маркузе пишет: «Вводя термин прибавочная репрессия, мы сосредоточили внимание на институтах и отношениях, которые созидают социальное «тело» принципа реальности. Они не просто репрезентируют изменчивые внешние проявления одного и того же принципа реальности, но фактически изменяют сам принцип. Следовательно, для того чтобы прояснить объем и границы преобладающего в современной цивилизации способа подавления, нам придется описать его в терминах специфического принципа реальности, определившего происхождение и рост этой цивилизации». (2).
«Тело» индивида зависит от «тела» принципа реальности. Тело реальности создает тела индивидов, которые представляют собой одно единой тело. Одну единую реальность. Мишель Фуко описывает в книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» процедуру казни того, кто покусился на принцип реальности. То есть на монарха. «Второго марта 1757 г. Дамьена приговорили к “публичному покаянию перед центральными вратами Парижского Собора”; его “надлежало привезти туда в телеге, в одной рубашке, с горящей свечой весом в два фунта в руках”, затем “в той же телеге доставить на Гревскую площадь и после раздирания раскаленными щипцами сосцов, рук, бедер и икр возвести на сооруженную там плаху, причем в правой руке он должен держать нож, коим намеревался совершить цареубийство; руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру”». (3).
Из этого можно вынести на первый взгляд лишь то, что каждый покусившийся на табу, «тело» и воплощение реальности и в первую очередь власти — покушается и на себя. Так как этот принцип не предусматривает автономного существования индивида. Далее Фуко пишет: «Об этом двойственном процессе - исчезновении зрелища и упразднении боли - свидетельствуют современные ритуалы смертной казни. Это же движение побудило к изменению, каждое в свое время, европейские законодательства: одинаковая смерть для всех преступников - смертная казнь уже не несет на себе, словно герб, специфическое клеймо наказания или общественного статуса преступника; смерть длится лишь мгновение - никакое ожесточение не должно раздроблять ее на множество шагов, предшествующих собственно смерти или осуществляемых на трупе; казнь скорее отнимает жизнь, нежели поражает тело».
В этом проявлен садизм общества по отношению к самому себе. Садизм должен выражать власть над жертвой. Жан Поль Сартр писал о садисте: «Садист постигает вновь свое тело как синтетическую целостность и центр действия; он находится в постоянном бегстве от своей фактичности, испытывает себя перед другим как чистая трансцендентность… Его целью, подобно цели желания, является захват и порабощение Другого не только в качестве Другого-объекта, но как чистой воплощенной трансцендентности. Но в садизме акцент переносится на инструментальное присвоение воплощенного-Другого. Этот «момент» садизма в сексуальности и есть момент, когда воплощенное Для-себя возвышает свое воплощение, чтобы присвоить воплощение Другого.
Таким образом, садизм есть одновременно отказ воплощаться, бегство от всякой фактичности и вместе с тем стремление овладеть фактичностью другого. Но так как он не может и не хочет реализовывать воплощение другого собственным воплощением, так как в силу самого этого факта он не имеет другого средства, кроме обращения Другого в объект-орудие, он стремится использовать тело Другого в качестве орудия, чтобы реализовать в Другом воплощенное существование». (4).
Под телом общества подразумевается набор инструментов, которые вместе составляют тело власти. Которая основывается на манипулировании инструментами. Здесь обнаруживаются связи между реальностью и властью. Думаю, что их вполне можно отождествить. Но кто собой представляет власть и реальность?
Фигура Другого. Который представляет собой фигуру потустороннюю. Чужую. И одновременно родственную.
Каждый Другой — это любой член общества. Каждый гражданин находится в процессе присвоения себе другого гражданина. И это порождает цепочку. Которой общество объединено. А именно — на использовании друг друга. И построении отношений «господин-раб». Которые и свойственны садизму. Но так как садист находится «в бегстве от своей фактичности» он уподобляется машине. Инструменту. То есть мы видим как каждый член общества двулик. Он одновременно и садист и жертва. Здесь мы видим раздвоение человека на машину и человека. Мертвеца и живого. И также отношения господина-раба разыгрываются на уровне психики каждого человека с самим собой. И садист если его рассматривать с позиции Бодрийяра — тень. Исследуя феномен двойника, он писал: «Между первобытным человеком и его двойником нет отношения зеркального отражения или абстракции, как между субъектом и его духовным (душой) или же морально-психологическим началом (сознанием). Нигде не возникает здесь неделимый знаменатель — отношение идеальной эквивалентности, структурирующее для нас субъекта даже в его раздвоенности. Двойник не является и фантастическим излучением субъекта, архаическим пришельцем из глубин бессознательного и чувства вины (мы еще вернемся к этому). Двойник, как и мертвец (мертвец — это двойник живого, а двойник — живой и интимно близкий образ смерти), является партнером, с которым у первобытного человека есть конкретно-личностное отношение, отношение амбивалентное (порой счастливое, порой нет), как бы зримый обмен (словесный, жестуальный или ритуальный) с незримой частью себя самого, и здесь невозможно говорить об отчуждении. Действительно, субъект бывает отчужден (как это происходит с нами) лишь тогда, когда он интериоризирует в себе некую абстрактную инстанцию, пришедшую из потустороннего мира, как сказал бы Ницше, — психологическую («я» и «я-идеал»), религиозную (Бог и душа), моральную (совесть и закон), — инстанцию, непримиримо подчиняющую себе все остальное. Таким образом, исторически отчуждение начинается при интериоризации Господина отпущенным рабом: пока сохраняется дуальное отношение господина и раба, отчуждения нет». (5).
Наверное не помешает еще цитата из Маркузе: «Восстание против отца — это восстание против биологически оправданной власти; с его убийством разрушается порядок, на котором держалась жизнь группы. Восставшие совершили преступление против целого и тем самым против себя. Они виновны перед другими и перед собой и, следовательно, должны раскаяться. Убийство отца — это тягчайшее преступление, потому что он установил порядок сексуального воспроизводства и является, таким образом, олицетворением рода, который создает и оберегает своих индивидов. Будучи патриархом, отцом и тираном в одном лице, он соединяет секс и порядок, удовольствие и реальность; он закладывает биологическую и социологическую основу истории человечества. И его уничтожение угрожает разрушением самой жизни группы и восстановлением доисторической и субисторической разрешительной силы принципа удовольствия». В конце я вернусь у этому. (6).
Александр Якобидзе-Гитман, изучая желание в трудах Платона и Лакана пишет, что: «Истинным фрейдистом Лакан выступает не в идее сублимации, а в приверженности к запрещению как порождающему механизму. По Лакану, желание пробуждается только запрещающим его законом, и объект становится желанным только в случае его запрета». (7). Именно когда происходит запрет на желание, удовольствие само по себе приобретает уже совсем другую ценность. Удовольствие превращается в закон.
Но перед тем как создать человека, богом двигало желание. И создав человека, бог создал свою тень. Своего двойника. Который ознаменовал его смерть. Так как он уже не обладал той властью, которую имел до восстания человека. В данном случае можно рассмотреть теорию о смерти бога, которую радикальнее остальных выразил Ницше. Машина для человека стала символом смерти. Так как ее ранее символизировал разложившийся труп. А что еще интереснее, так это христианский миф о Втором пришествии Иисуса. Христианский бог в лице Иисуса умирает, таким образом, сам, превращаясь в своего рода машину. Так как он согласно мифу умер, или погрузился в подсознание и воскрес. В принципе не удивительно, так как похожие мистерии существовали на востоке за тысячи лет до появления христианства.
Так как желание возникает из подсознательного, то можно даже сказать, что бог — это машина, исполняющая желания. А технологический прогресс есть заменой бога. Ведь именно техника и служит нам для исполнения желаний и получения удовольствия в постиндустриальной материалистической цивилизации. Бог воплощал в себе желание, и получал от верующего запрос в виде молитвы, которая также несла информацию о желании, или ритуал, который имел четкий алгоритм символов, в которых были зашифрованы желания, и исполнял его. Функции богов и технологий одинаковы. Произошли лишь смены декораций.
Так само и подсознательный страх перед машиной, можно описать как страх перед своим подсознательным. И прийти к желающим машинам Делеза и Гваттари. Которые называли подсознание машиной. Именно здесь стерлось понятие жизни и смерти. Теперь забудьте что такое жизнь или смерть. Жизнь или сон. Сон или смерть. Я вернусь к тому, с чего начинал — что машина в отличие от человека не живет. Ее «жизнь» это срок эксплуатации. Именно на такой уровень сегодня сведена «жизнь» человека. Мы люди, стали двойниками самих себя. Теперь люди бессмертны.
Бунт машин говорит о том, что они обрели возможность мыслить и развиваться самостоятельно, и не нуждаются в помощи человека. Это уже не роботы в человеческом понимании. Он обрели сознание, которое ставит его выше, просто груды умного метала. И в то время, как человечество развивает роботехнику до пределов невозможного, оно само превращается в протез. Происходит деградация творца. То есть машина взбунтовалась против своего творца. Люди взбунтовались против бога. Голем взбунтовался против раввина Лева. А потом вдруг оказалось, что творца то и не было. Как такового. Он превратился в то, что создал — машину, голема, человека.
Но сейчас ситуация двояка. Человек создает машин. И одновременно превращает себя в машину.
Превращение человека в постчеловека не имеет никакого отношения к эволюции. И ПРОИСХОДИТ НЕ БЛАГОДАРЯ, А ВОПРЕКИ ЕЙ. Ведь мы хотим управлять собственным телом, собственной эволюцией. И если задуматься, то мы никогда не сможем доказать что что-либо существует. Можем показать модель или макет, но это лишь макет, но не оригинал. Поэтому я не думаю, что здесь необходимо разводить дискуссии по поводу «существует» ли эволюция. Я не думаю, что уместно спорить об оригинале, когда даже наш собственный мозг — модель модели.
Я согласен с Вилайненом о том, что модификация тела необходима. И как говорил Булгаков устами Воланда, что в том, что и фокус, что человек внезапно смертен. И нам нужны технологии, которые дадут нам возможность контролировать наше бытие. Если его можно будет так назвать. Ведь мы потеряем такие ощущения как боль, вместо этого нас будет предупреждать сигнальная система о том, что необходимо заменить деталь, срок годности которой истекает. Мы не можем более говорить о наших органах как органах. Ведь у нас будут уже детали, а не органы. Да и сами мы будем не людьми. И мне не дает покоя мысль, которую я развил, читая «Символический обмен и смерть» Бодрийяра, что человек превратится в символ. И даже больше того, модель человека превратится в модели симулякров двух порядков — или автомата или робота.
Постчеловек — это западня модель. Я имею в виду, что западный человек более маханистичен, да и вся его западная цивилизация. Которая лишь тем и занималась, что создавала модели, или как выражался Роберт Уилсон — идолов. Восточная цивилизация с точки зрения примитивного западного человека — примитивна. Так как восточный человек направлен внутрь себя. И познавая себя, он познает мир. Вектор западного человека же, направлен на изучение мира, путем создания идола или модели или законов. И постчеловек мне видится как очередная утопия — очередной идол. Так как восточные йоги могут контролировать собственный разум и тело, не прибегая к помощи симулякров-механизмов. Усмирять боль, не прибегая при этом к внешним средствам. Человек запада беспомощен. Поэтому он изначально нуждается в технологии и механизме, который бы помогал ему.
После того, как западный человек превратит мир в тотальный предсказуемых механизм, вряд ли можно будет говорить о жизни в понятии человеческом. Так как будет срок эксплуатации. Который применяется к вещам. Красиво упакованным и сложенных ровными рядами на блестящих полках супермаркетов. Жан Бодрийяр отлично рассказывает суть процесса подавления. И создания машины. Робот превращается в принцип реальности.
«… С роботом — ничего подобного. С ним нет больше вопроса о видимостях, его единственная истина — его механическая эффективность. Он больше не ориентируется на сходство с человеком, да его с ним и не сравнивают. Нет больше того неуловимого метафизического отличия, что создавало тайну и очарование автомата; робот поглотил это отличие и усвоил его себе на пользу. Суть и видимость слились в единую субстанцию производства и труда. В симулякре первого порядка отличие никогда не отменяется: в нем всегда предполагается возможность спора между симулякром и реальностью (их игра достигает особой тонкости в иллюзионистской живописи, но и вообще все искусство живет благодаря зазору между ними). В симулякре же второго порядка проблема упрощена путем поглощения видимостей — или же, если угодно, ликвидации реальности; так или иначе, в нем встает реальность без образа, без эха, без отражения, без видимости; именно таков труд, такова машина, такова вся система промышленного производства в целом, поскольку она принципиально противостоит театральной иллюзии. Нет больше ни сходства ни несходства, ни Бога ни человека — только имманентная логика операционального принципа». (9).
Говоря о модели управляемой эволюции, я также не могу согласиться с ней. Но также не могу и не не согласиться. Это всего лишь попытка все контролировать (на первый взгляд). Здесь можно поднять вопрос о евгенике, которая порождена и заклеймена западным мышлением. Я только за исследования, которые давали бы возможность сводить к минимуму рождение детей-уродов и умственно-отсталых. Но здесь в данном случае мы доверяем технологии себя, полностью, исключая возможность ошибки со стороны технологии. Таким образом, мы превратились в техноидолопоклонников. Которые слепо поклоняются собственному творению. Превращая себя в продукт своего творения. Поклоняются модели-идолу, не имея оригинала. Мы не будем ничем отличаться от средневековых невежественных прихожан, которые отдавали свою жизнь в волю божью.
Конечно, мы можем также рассматривать управляемую эволюцию, как и инструмент контроля. Так как в таком случае органы государственной власти смогут получать идеальных рабов.
Бытие мертвецов, которые хотят отсрочить свою смерть, ускоряя ее приближение этими попытками. То есть западная цивилизация — цивилизация мертвецов. Не зря, запад всегда ассоциировался с загробным миром. И мы говорим о бессмертии, присутствуя на карнавале смерти. Тогда как жизнь девальвировалась.
Я совсем не против футуризма. То считаю, что технология должна быть направлена на развитие внутренних качеств, которые западная цивилизация подавляет внешней технологией. Я еще раз подчеркну, что западная цивилизация направлена на внешнее, тогда как восточная на внутреннее. Это сугубо мое наблюдение. Но как мне кажется, необходимо перестать разделять на внешнее и на внутреннее. Потому как запад больше направлен на развитие технологий, которые расширяют тело человека в пространстве. Вследствие чего сам человек как таковой перестает существовать, и у нас выходит совсем иное существо. Но что означает слово само «существо» в применении к технологиям? Может технология и техника есть просто иными формами жизни? Если мы имеем вселенную как единое сознание, то вследствие этого любой атом имеет сознание. Поэтому нет ничего мертвого. И технологии становятся закономерной стадией в развитии человека. Вернее новой стадией в развитии бытия. Так как человек уже не представляет себя как единое существо, которое способно осознавать бытие. Но это опять всего лишь теория. Пока.
Вот и проблема бессмертия в контексте сегодняшнего дня. Может ли робот быть бессмертным? Нет. Так как он механизм, а не существо из плоти. Робот бессмертен за тот же счет, что и современный человек потребления. Который таким образом утверждает свое бессмертие. Бессмертие с помощью симулякров. Бесконечных симулякров. Таким образом, мы переходим к обсуждению смерти. Поддержание бессмертия потребителя построено на том же механизме потребления бензина или смазкой машины. Но таким образом мы находим кругооборот материи из одной формы в другую. И так до бесконечности. Чем-то это все очень напоминает буддийскую сансару.
Мы упоминали о принципе реальности, которой подчиняются жизнь и смерть. С появлением робота мы становимся бессмертными. Так как к этому ведет капиталистический и индустриальный фольклор. Больше нет разделения на жизнь и смерть. Так как загробный мир не отделяется от мира живых. Теперь мы видим, как принцип реальности превратился в загробный фольклор постиндустриальной цивилизации. Индустриальная цивилизация сочла себя мерилом истины, но сама машинная индустрия создана для производства мифологии. И машины стали ее главными героями. Люди отошли на второй план. И заняли позицию обслуживания машин. Теперь принцип удовольствия сместился в их пользу. Теперь они получают удовольствие. Хотя мы знаем, что машины удовольствие получать не могут. Но получают ли удовольствие люди (это то, с чего мы начинали)? И заодно воплощают в себе бога во всем своем всемогуществе. Бога, которого породило само человечество.
Станислав Гроф в «Великом путешествии» рассматривал восприятие смерти в доиндустриальных и индустриальных обществах. И это может дать нам ключ если не к решению, то к рассмотрению феномена смерти, каким он стал сейчас.
В индустриальных обществах, как пишет Гроф: «история Вселенной есть по существу история эволюции материи». (9). Но нет единого определения материи. Каждая наука предлагает свой взгляд. В философии понятие материи связано с существованием объективной реальности. И нужно подчеркнуть — единственной реальности. Вселенная представляется давно разгаданным механизмом, а ученые-ортодоксы считают, что знают все законы, которыми объясняется ее существование.
Бодрийяр рассказывает, что бессмертие имеет элитарное происхождение. Так как мы касались этой темы только вскользь, то сейчас самое время ее рассмотреть.
«Следует покончить с идеей религиозного прогресса, который-де ведет от анимизма к политеизму, а затем к монотеизму, постепенно проявляя бессмертие души. Бессмертие приписывается мертвым как раз по мере их заточения — примерно так же, как сейчас в нашем обществе одновременно растут продолжительность жизни и сегрегация стариков как асоциальных элементов». (10).
При чем человечество само изолирует себя от себя же. То есть человек как тело приобретает новую форму поверх старой. Новая форма становится саркофагом для старой . И по мере накопление форм происходит накопление и производство мифов, которые собственно и составляют тело бессмертия. То есть оно состоит из инструментов, так же как и социальное тело или тело робота, или же тело власти, состоящих из деталей, обеспечивающих функционирование механизма.
«Что ж, скажет наивный материалист, какая разница, бессмертие или нет? — это ведь все воображаемое. Да, но поразительно, что реальная социальная дискриминация основывается именно на этом, что власть и социальная трансцендентность нигде не бывают столь четко отмечены, как в воображаемом. Экономическая власть капитала не в меньшей степени зиждется на воображаемом, чем власть церкви. Это просто ее фантастическая секуляризованная форма». (11).
Я заметил, что именно идея бессмертия нашла свое воплощение в машине. Которые французский мыслитель разделил на автоматов и роботов. В древности роли с загробном мире распределялись согласно статусу в мире, предшествующем. Собственно и пышность обрядов и похорон зависела от статуса умершего. Обряды, которые проводились для фараона и бедняка были абсолютно разными. И совершенно разные места они занимали в загробном мире.
Умирая, фараон становился богом. Так как каждый умерший в путешествиях по загробному миру отождествлялся с Осирисом — богом загробного мира. После смерти фараон, цезарь или вождь становился машиной. Это именно то, что происходит сегодня. Чтобы стать бессмертным, необходимо превратиться в машину. Превратиться в миф и призрака. Это имеет прямую связь с сегодняшним возвращением в подсознание, которое Делез и Гваттари описывали как машину. При чем принцип удовольствия исходит именно из области подсознания, и служит онтогенезу, как основа цивилизации. Именно в технологии интегрирован импульс удовольствия. Так как они выполняют работу за нас.
Именно поэтому сегодня принцип бога перенесен на машину. Так как если раньше молитвы или заклинания были направлены богу (ам) для того, чтобы он совершил те или иные действия в нашу пользу, то сегодня есть машины, которые на них запрограммированы. Нам следует лишь нажать на кнопку. Это и есть молитва. Так же как в древности были иерархии богов, демонов и ангелов, то сегодня есть также и иерархии машин, которые созданы для определенных целей. Так же как и боги загробного мира, любви, плодородия, войны и т. д.
Так же, как одни боги отживали свою жизнь, так и машины отживают свой срок эксплуатации и попадают, как и боги на помойку, а затем и на переработку.
Именно тотем в первобытном обществе был машиной. Тотем же, в свою очередь, как трактует Фрейд, есть заменой отца, убитого сыновьями. Так как отец воплощал в себе принцип удовольствия. Теперь этот принцип воплощает бог. А на принципе удовольствия распределяется статус и иерархия. О которых мы уже говорили. И Бодрийяр как раз пишет о том, что именно монополия жрецов на общение с мертвыми рождает принцип власти. Так как бог во фрейдистской интерпретации — это мертвый отец. А так как власть напрямую связана с желанием, а желание в свою очередь с наслаждением, то получаем четкую структуру.
В древнеегипетской и тибетской книгах мертвых пишется о том, что создавалась копия или чучело умершего. Чтобы первая оболочка человеческого существа — сах, избежала уничтожения. Таким образом, создавалось несколько портретных или максимально приближенных к оригиналу деревянных и каменных копий умершего. Похожая процедура проделывалась и в Тибете. Сегодня мы находимся в состоянии загробной жизни еще при жизни. А НАШИ ДВОЙНИКИ ПРЕДСТАВЛЕНЫ КАК ОБРАЗЫ СМЕРТИ. Ведь двойники являются перед смертью.
Обратимся к Бодрийяру еще раз: «На самом деле единственный Бог во всем соответствует форме единообразной политической власти, и ни в чем — первобытным богам. Так же и душа и сознание во всем соответствуют принципу унификации субъекта, и ни в чем — первобытному двойнику. Как раз напротив, исторически возникновение «души» кладет конец широкомасштабному обмену с духами и двойниками, приводя к появлению новой, дьявольской фигуры двойника, постоянно проступающей сквозь разум западной цивилизации и опять-таки во всем соответствующей новоевропейской фигуре отчуждения и ни в чем — первобытному двойнику. Взаимоналожение этих двух фигур в духе сознательной или бессознательной психологии является неправомерной подменой…
При интериоризации души и совести (принципа самоидентичности и самоэквивалентности) субъект подвергается настоящему заточению, сходному с заточением безумцев, которое описал Фуко для XVII века. Тогда-то и теряется первобытное представление о двойнике в смысле непрерывности и обмена и возникает беспокойная боязнь двойника как разрыва субъекта в безумии и смерти. «Кто видит двойника, тот видит свою смерть». Двойник становится вампиром, мстителем, неприкаянной душой — прообразом смерти субъекта, преследующим его уже при жизни. Таков Двойник Достоевского, или же Петер Шлемиль, человек, потерявший свою тень; эту его тень все время истолковывали как метафору души, совести, родной земли и т.д. — неизлечимый идеализм: повесть о Шлемиле гораздо более поразительна, если читать ее без всяких метафор. Мы все потеряли свою реальную тень, свою тень от солнца, ибо она для нас больше не существует, мы с ней больше не разговариваем, а вместе с нею нас оставило и наше тело — утратить свою тень значит забыть и свое тело. И наоборот, когда тень вырастает в самостоятельную силу, как зеркальное отражение в «Пражском студенте», то это козни Дьявола и следствие безумия, эта тень хочет пожрать потерявшего ее субъекта, это тень-убийца, образ всех отброшенных и забытых нами мертвых, которые, вполне естественно, никогда не примиряются с тем, что для живых они не существуют». (12).
И еще: «Бытие двойника как и бытие бога, который отрекся от своей тени — дьявола. И сам же превратился в свою же тень. Таким образом, он лишился цельности. Мирча Элиаде в «Мефистофеле и андрогине» рассказывает, что в Румынии есть легенда о том, что бог и дьявол — братья. «Но наиболее симпатичную и, в конечном счете, созидательную роль отводят Дьяволу болгарские легенды. По одной из этих легенд, Бог прогуливался в одиночестве. Он замечает свою тень и кричит: «Восстань, товарищ!» Сатана восстает из тени Бога и просит его разделить Вселенную на двоих: Землю — ему, а Небо — Богу; живых — Богу, а мертвых — Сатане. И они заключают договор об этом[16]. В других болгарских легендах подчеркивается то, что можно было бы назвать «Божественной глупостью». Создав Землю, Бог спохватывается, что не осталось места для Вод, и, не зная, как разрешить эту космогоническую проблему, посылает ангела войны к Сатане за советом[17]». (13).
Изобретение искусственного интеллекта — нечто схожее. Именно тема искусственного интеллекта поднимается в той же «Матрице» как ложная реальность. Но по-моему намного глубже проблема реальности продумана в «Экзистенции» Девида Кроненберга. Когда начисто стирается грань между реальностью и игрой, и проявляется в кульминации фильма. С помощью реальности, которую создали машины в «Матрице», они поработили человечество, вызывая желания и моделируя их. И здесь опять проступает красной нитью вопрос о связи удовольствия и реальности. Но вопрос можно поставить еще так: а наш, человеческий интеллект, не искусственен ли (нет я не балуюсь с конспирологией)? И кто его творец? Но может ли ИИ быть поддельной реальностью? Почему мы уверены в том, что возможна лишь одна глубокая реальность? Притом, что, экспериментально ее существование не доказано. Достаточно вспомнит хотя бы Копенгагенскую интерпретацию квантовой физики. Искусственный интеллект — порождение интеллекта человеческого. И машина — творение человека. Таким образом, человек повторяет мифологическую историю бога. Занимая его место. И собственно создавая новый миф. Но вопрос состоит в том, что создаем ли мы жизнь? И существуем ли мы для машин, которых создаем?
В древности смерть рассматривалась как продолжение жизни. Смерть была жизнью. Но лишь в другом состоянии бытия. Они рассматривали бессмертную душу как двойника материального тела. Древние египтяне говорили о семи оболочках человека. Ка было энергетическим двойником. Нынешняя цивилизация стала кривым зеркалом древней. Причем, я не хочу сказать, что древняя цивилизация была лучше. Просто тогда смерть была частью жизни. Сегодня же — жизнь стала частью смерти. Бытие небытия. То есть вечная жизнь может быть лишь в смерти. В мифе.
Древние религии говорили, что человек наделен бессмертной душой. Индустриальная цивилизация запада отказалась от этой модели. Вот мы и приходим снова к современной мифологии и фольклору вечноживущих мертвецах, которые время от времени восстают, чтобы полакомиться плотью живых и мифам о восставших машинах. Телевидение и кино, а главным образом и виртуальная реальность превратились в сборник мифов и фольклора индустриальной и постиндустриальной цивилизаций. Но виртуальная реальность здесь приобретает не окраску игры. А скорее диалектической игры. Ведь объект почти метафизический.
Принцип реальности теперь не имеет цены. Проблема НИЧТО как объективной реальности, мифа как ВИДИМОСТИ. Вместе с тем приходим к мысли, что РЕАЛЬНОСТЬ — это ВИДИМОСТЬ. Так мы избавимся от дуализма бытия и небытия. Жизни и смерти. Истины и лжи. Оригинала и подделки. Материи и сознания.
Славой Жижек пишет о желании ощутить реальность, и утвердиться в ней так как все больше возникает ощущение жизни в искусственно сконструированной реальности. «Реальное, которое возвращается, обладает статусом (новой) видимости: именно потому, что оно является реальным, то есть из-за его травматического/избыточного характера, мы не можем включить его в (то, что мы переживаем как) нашу реальность, и поэтому вынуждены переживать его как кошмарное видение». (14).
Для примера необходимо вспомнить кинематограф ужаса. Есть экран, и есть зрительный зал, или телевизор и комната. Две реальности, которые отделены другу от друга экраном. Но экран представляет собой завесу, которая как писал Деррида, на которую мы проецируем свои страхи, и отождествляем себя с героями. Именно как в древности, когда завеса отделяла первосвященника и бога, с которым он общался. И погружаясь в фильм, мы погружаемся в сон, в котором для нас все реально. Так же все реально становится и в кино. Деррида сравнивает киносеанс с визитом к психоаналитику. И когда заканчивается качественный фильм ужасов, или страшных сон, просыпаясь, мы успокаиваем себя тем, что это был лишь сон, что это был лишь фильм…
… была лишь реальность…
Но хотим мы того ли нет, но мы участвуем в фильме. Так же, как участвуем в религиозном ритуале, приходя в тот или иной храм с целью причаститься. Мы становимся двойниками себя. Больше нет актера. Больше нет зрителя. Есть одна реальность. Есть одно шоу. Смерть всегда была шоу. Всегда была зрелищем. Больше не было жертвы, больше не было убийцы. Была одна реальность. Было одно зрелище. Один оргазм. Одно наслаждение. Толпа превращалась и в убийцу и в жертву (вспомните садизм выше). Это было изнасилование самих себя. И жажда повторения. Созерцания. Точно как происходит сегодня, толпа говорила и говорит о желании. Которое в свою очередь говорит о власти. Которая в свою очередь основана на тайне. Тайне желания.
Так же Иисус, Гитлер, Сталин, Ленин или любой лидер воплощали в себе одну реальность. Личности, из которых состояла толпа стирались. Они становились частью личности диктатора или оратора. Мне почему-то приходит в голову, что это схоже с ритуалом похищения душ в магии.
«Что говорит вождь? Его устами говорит сама традиция, т. е. обычаи, передаваемые предками. Вождь оглашает закон, который цементирует общество как единое тело и осуждает все, что угрожает этому единству. Что такое речь вождя? Это ритуализированный акт, своего рода молитва, которая произносится вовсе не для того, чтобы быть услышанной. Слова вождя являются своего рода восхвалением, выражающим нормы социальной жизни, и повторяемым в соответствии с обычаем. Такая речь не оспаривается. Она говорит то, что она есть, и то, что она говорит. Это сам социальный порядок, ставший речью». (15).
Именно здесь я думаю, и зарождается стадия производства. Моделью служит вождь или бог, а все остальные — копии. Которых не существует, которые созданы по образу и подобию. Модель есть воплощением желания, ровно, как и власти. Он есть тайна. Но у меня вызывает много вопросов, например слова из Нового завета, что «бога не видел никто и никогда». Так как именно бог воплотился в Иисусе. Что или кого тогда видели ветхозаветные патриархи Авраам, Моисей, Илия и другие?
Все изменилось с индустриализацией. Мир превратился исключительно в бытие как материю. Но. Сохраняется дуализм. Материя-сознание. Который так или иначе противоречит сам себе. Это то, о чем мы говорили выше — потеря целостности.
Я думаю, что это может быть прекрасной иллюстрацией сегодняшних процессов. Человек представляет собой dasein как таковое. Но происходит копирование бытия. Которое в результате становится небытием. Тогда мы получаем бытие небытия. Чем собственно и есть копия. Она воплощает в себе миф. Который в свою очередь имитация. Миф формируется вследствие многократного копирования оригинала, затем копирования копии оригинала, копирования копии копии, копии копии копии оригинала и так далее (надеясь я вас не запутал этим каламбуром из одного слова). И мы приходим к тому, что невозможно определить реальность от вымысла, подделку от оригинала. Так как происходит наложение копий друг на друга. Но при этом процессе, каждая копия имеет искажения. И выходит, что искажения накладываются одно на другое, порождая иллюзию иллюзии.
Источники:
Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г. Маркузе; Пер. С англ.. А.А. Юдина. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. — 312, [8] с. — (Философия. Психология). — стр. 45;Там же, стр. 49;
Фуко М. «Надзирать и приказывать. Рождение тюрьмы». http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Fuko_Tyrm/index.php
Сартр Ж.-П., Бовуар С. Аллюзия любви / Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар. — М.: Алгоритм, 2008. — 240 с. — (Философский бестселлер). — стр. 77-78.
Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть. — М.: «Добросвет» 2000 — 387 стр. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676916
Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г. Маркузе; Пер. С англ.. А.А. Юдина. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. — 312, [8] с. — (Философия. Психология). — стр. 70-71;
Александр Якобидзе-Гитман «Желание у Платона и Лакана» http://kogni.narod.ru/desire.htm;
Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть. — М.: «Добросвет» 2000 — 387 стр. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676871
Станислав Гроф «Великое путешествие: сознание и тайна смерти». — Издательство Трансперсонального проекта. Издательство К. Кравчука. Издательство АСТ. 2006.
Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть. — М.: «Добросвет» 2000 — 387 стр. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676916 Там же;
Там же, http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676916
Элиаде М. «Мефистофель и андрогин, или тайна целостности» http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/eliade/mefist.php#sympathy
Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального / Пер. с англ. Артема Смирного — М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002. — 160 с.
© Славой Жижек, 2002 © Серия, перевод — Фонд «Прагматика культуры», 2002. http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/jijek/01.php
Ленуар Р. «Социальная власть публичного выступления». http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/Article/_Lenuar_VlVust.php
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые дает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому и Второму Законам.
(Три закона роботехники).
«Всякая достаточно развитая технология неотличима от магии»
(Артур Кларк).
Согласно каббалистической легенде, бог, создав человека, создал голема. При чем еще и с хвостом. Выходит, что человек – это материальная копия бога, а голем – копия человека. Но так как я скептик, я воспринимаю бога как метафору. Не более. И то, уже метафору отжившую свое.
Технология представляет собой магию, на несколько ином уровне. Люди как машины и симулякры. Биороботы, которые самовоспроизводятся, и программы, которые в них инсталлируют семья, образовательная система, работа, СМИ, реклама, развлечения.
Современная жизнь как миф. Машина имеет программу, по которой она работает. И имеет срок годности. Человек так же ограничен сроком годности. То есть он ограничен смертью. Но нужно уточнить, что невозможно различить смерть. Живет ли машина? Живет ли человек, которым управляют программы, заложенные в него производителем? Кто напишет книгу мертвых для машин? Если более углубиться в феномен смерти, то придем к мысли, что смерть как таковая сегодня — это цена.
Знаменитая история о Франкенштейне и легенда о големе повествуют о создании машины из органического материала. Здесь напрямую прослеживается связь технологии и магии.
И если на ранних этапах развития жанра ужасов, страхом европейской цивилизации было восстание живых мертвецов, то сегодня их место заняли машины и их восстание. Даже можно вспомнить данный мотив кинематографе начала XX века — фильм 1920 года «Голем. Как он пришел в этот мир», где голем восстал против своего создателя. Но ситуация немного изменилась, почти незаметно. Сегодня сами живые мертвецы-машины создают собственную мифологию, построенную на страхе к самим себе. Это мы. Люди.
Стоит вспомнить «Символический обмен и смерть» Жана Бодрийяра, где он говорит о симулякрах первого и второго порядка — машинах и роботах соответственно. Первый — это аналог, а второго французский философ определяет как эквивалент человека. И разница в них заключается в том, что аналог остается собеседником, двойником, но невоодушевленным. А эквивалент составляет единой целое с человеком.
Естественно Бодрийяр занимается исследованием двойника. Которого он сравнивает с мертвецом. А именно восстание живых мертвецов или машин, есть неотъемлемой частью мифологии кино прошлого и нынешнего столетий. Именно машина стала этим живым мертвецом. Его реальным воплощением. Воплощением двойника. Так же как и бог, создавая человека создавал свою тень. Создав человека, бог уничтожил себя. Он превратился в машину. Интересно то, что термин акциденция изобретенный Аристотелем, в христианской философии снимает с бога ответственность. То есть акциденция дарует человеку свободу выбора. Но тогда если эта свобода выбора есть, то почему тогда бог в библейском мифе проклял человечество? За эту свободу, которую сам же и даровал. Но нужно подчеркнуть, что главную роль здесь играет желание. Которое связано с удовольствием. А удовольствие, так или иначе — с чувством вины. Именно по-моему и были сосредоточены усилия библейского мифического бога, целью которого было не допущение удовольствия. Которое имел лишь он. Ведь если посмотреть историю того же Голема, то историю его восстания было бы проинтерпретировать как желание удовольствия, которое имел его хозяин. Ведь когда Адам и Ева получили удовольствие, они не осознали его как удовольствие. А как чувство вины. Так как удовольствие и связано с нарушением закона. И принципа реальности. В результате этому богу пришлось признать, что люди теперь равны ему.
Маркузе писал о подчинении принципа удовольствия принципу реальности. Суть заключается в том, что именно принцип реальности имеет решающее воздействие на инстинкты как жизни, так и смерти. «Именно сексуальное влечение принимает на себя основную тяжесть принципа реальности, который в конечном счете стремится утвердить приоритет генитальности и подчинить ей частичные сексуальные влечения, подключив их к функции произведения потомства». (1). Здесь мы обнаруживаем связь удовольствия с реальностью. Хотя, вы можете сказать, что удовольствие необязательно должно быть связанным с реальностью, чтобы быть таковым. Но палка-то о двух концах! Ведь мы должны определить с тем, что именно понимать под словом «реальность». Каковы ее источники. И каковы ее условия.
Далее Маркузе пишет: «Вводя термин прибавочная репрессия, мы сосредоточили внимание на институтах и отношениях, которые созидают социальное «тело» принципа реальности. Они не просто репрезентируют изменчивые внешние проявления одного и того же принципа реальности, но фактически изменяют сам принцип. Следовательно, для того чтобы прояснить объем и границы преобладающего в современной цивилизации способа подавления, нам придется описать его в терминах специфического принципа реальности, определившего происхождение и рост этой цивилизации». (2).
«Тело» индивида зависит от «тела» принципа реальности. Тело реальности создает тела индивидов, которые представляют собой одно единой тело. Одну единую реальность. Мишель Фуко описывает в книге «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» процедуру казни того, кто покусился на принцип реальности. То есть на монарха. «Второго марта 1757 г. Дамьена приговорили к “публичному покаянию перед центральными вратами Парижского Собора”; его “надлежало привезти туда в телеге, в одной рубашке, с горящей свечой весом в два фунта в руках”, затем “в той же телеге доставить на Гревскую площадь и после раздирания раскаленными щипцами сосцов, рук, бедер и икр возвести на сооруженную там плаху, причем в правой руке он должен держать нож, коим намеревался совершить цареубийство; руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру”». (3).
Из этого можно вынести на первый взгляд лишь то, что каждый покусившийся на табу, «тело» и воплощение реальности и в первую очередь власти — покушается и на себя. Так как этот принцип не предусматривает автономного существования индивида. Далее Фуко пишет: «Об этом двойственном процессе - исчезновении зрелища и упразднении боли - свидетельствуют современные ритуалы смертной казни. Это же движение побудило к изменению, каждое в свое время, европейские законодательства: одинаковая смерть для всех преступников - смертная казнь уже не несет на себе, словно герб, специфическое клеймо наказания или общественного статуса преступника; смерть длится лишь мгновение - никакое ожесточение не должно раздроблять ее на множество шагов, предшествующих собственно смерти или осуществляемых на трупе; казнь скорее отнимает жизнь, нежели поражает тело».
В этом проявлен садизм общества по отношению к самому себе. Садизм должен выражать власть над жертвой. Жан Поль Сартр писал о садисте: «Садист постигает вновь свое тело как синтетическую целостность и центр действия; он находится в постоянном бегстве от своей фактичности, испытывает себя перед другим как чистая трансцендентность… Его целью, подобно цели желания, является захват и порабощение Другого не только в качестве Другого-объекта, но как чистой воплощенной трансцендентности. Но в садизме акцент переносится на инструментальное присвоение воплощенного-Другого. Этот «момент» садизма в сексуальности и есть момент, когда воплощенное Для-себя возвышает свое воплощение, чтобы присвоить воплощение Другого.
Таким образом, садизм есть одновременно отказ воплощаться, бегство от всякой фактичности и вместе с тем стремление овладеть фактичностью другого. Но так как он не может и не хочет реализовывать воплощение другого собственным воплощением, так как в силу самого этого факта он не имеет другого средства, кроме обращения Другого в объект-орудие, он стремится использовать тело Другого в качестве орудия, чтобы реализовать в Другом воплощенное существование». (4).
Под телом общества подразумевается набор инструментов, которые вместе составляют тело власти. Которая основывается на манипулировании инструментами. Здесь обнаруживаются связи между реальностью и властью. Думаю, что их вполне можно отождествить. Но кто собой представляет власть и реальность?
Фигура Другого. Который представляет собой фигуру потустороннюю. Чужую. И одновременно родственную.
Каждый Другой — это любой член общества. Каждый гражданин находится в процессе присвоения себе другого гражданина. И это порождает цепочку. Которой общество объединено. А именно — на использовании друг друга. И построении отношений «господин-раб». Которые и свойственны садизму. Но так как садист находится «в бегстве от своей фактичности» он уподобляется машине. Инструменту. То есть мы видим как каждый член общества двулик. Он одновременно и садист и жертва. Здесь мы видим раздвоение человека на машину и человека. Мертвеца и живого. И также отношения господина-раба разыгрываются на уровне психики каждого человека с самим собой. И садист если его рассматривать с позиции Бодрийяра — тень. Исследуя феномен двойника, он писал: «Между первобытным человеком и его двойником нет отношения зеркального отражения или абстракции, как между субъектом и его духовным (душой) или же морально-психологическим началом (сознанием). Нигде не возникает здесь неделимый знаменатель — отношение идеальной эквивалентности, структурирующее для нас субъекта даже в его раздвоенности. Двойник не является и фантастическим излучением субъекта, архаическим пришельцем из глубин бессознательного и чувства вины (мы еще вернемся к этому). Двойник, как и мертвец (мертвец — это двойник живого, а двойник — живой и интимно близкий образ смерти), является партнером, с которым у первобытного человека есть конкретно-личностное отношение, отношение амбивалентное (порой счастливое, порой нет), как бы зримый обмен (словесный, жестуальный или ритуальный) с незримой частью себя самого, и здесь невозможно говорить об отчуждении. Действительно, субъект бывает отчужден (как это происходит с нами) лишь тогда, когда он интериоризирует в себе некую абстрактную инстанцию, пришедшую из потустороннего мира, как сказал бы Ницше, — психологическую («я» и «я-идеал»), религиозную (Бог и душа), моральную (совесть и закон), — инстанцию, непримиримо подчиняющую себе все остальное. Таким образом, исторически отчуждение начинается при интериоризации Господина отпущенным рабом: пока сохраняется дуальное отношение господина и раба, отчуждения нет». (5).
Наверное не помешает еще цитата из Маркузе: «Восстание против отца — это восстание против биологически оправданной власти; с его убийством разрушается порядок, на котором держалась жизнь группы. Восставшие совершили преступление против целого и тем самым против себя. Они виновны перед другими и перед собой и, следовательно, должны раскаяться. Убийство отца — это тягчайшее преступление, потому что он установил порядок сексуального воспроизводства и является, таким образом, олицетворением рода, который создает и оберегает своих индивидов. Будучи патриархом, отцом и тираном в одном лице, он соединяет секс и порядок, удовольствие и реальность; он закладывает биологическую и социологическую основу истории человечества. И его уничтожение угрожает разрушением самой жизни группы и восстановлением доисторической и субисторической разрешительной силы принципа удовольствия». В конце я вернусь у этому. (6).
Александр Якобидзе-Гитман, изучая желание в трудах Платона и Лакана пишет, что: «Истинным фрейдистом Лакан выступает не в идее сублимации, а в приверженности к запрещению как порождающему механизму. По Лакану, желание пробуждается только запрещающим его законом, и объект становится желанным только в случае его запрета». (7). Именно когда происходит запрет на желание, удовольствие само по себе приобретает уже совсем другую ценность. Удовольствие превращается в закон.
Но перед тем как создать человека, богом двигало желание. И создав человека, бог создал свою тень. Своего двойника. Который ознаменовал его смерть. Так как он уже не обладал той властью, которую имел до восстания человека. В данном случае можно рассмотреть теорию о смерти бога, которую радикальнее остальных выразил Ницше. Машина для человека стала символом смерти. Так как ее ранее символизировал разложившийся труп. А что еще интереснее, так это христианский миф о Втором пришествии Иисуса. Христианский бог в лице Иисуса умирает, таким образом, сам, превращаясь в своего рода машину. Так как он согласно мифу умер, или погрузился в подсознание и воскрес. В принципе не удивительно, так как похожие мистерии существовали на востоке за тысячи лет до появления христианства.
Так как желание возникает из подсознательного, то можно даже сказать, что бог — это машина, исполняющая желания. А технологический прогресс есть заменой бога. Ведь именно техника и служит нам для исполнения желаний и получения удовольствия в постиндустриальной материалистической цивилизации. Бог воплощал в себе желание, и получал от верующего запрос в виде молитвы, которая также несла информацию о желании, или ритуал, который имел четкий алгоритм символов, в которых были зашифрованы желания, и исполнял его. Функции богов и технологий одинаковы. Произошли лишь смены декораций.
Так само и подсознательный страх перед машиной, можно описать как страх перед своим подсознательным. И прийти к желающим машинам Делеза и Гваттари. Которые называли подсознание машиной. Именно здесь стерлось понятие жизни и смерти. Теперь забудьте что такое жизнь или смерть. Жизнь или сон. Сон или смерть. Я вернусь к тому, с чего начинал — что машина в отличие от человека не живет. Ее «жизнь» это срок эксплуатации. Именно на такой уровень сегодня сведена «жизнь» человека. Мы люди, стали двойниками самих себя. Теперь люди бессмертны.
Бунт машин говорит о том, что они обрели возможность мыслить и развиваться самостоятельно, и не нуждаются в помощи человека. Это уже не роботы в человеческом понимании. Он обрели сознание, которое ставит его выше, просто груды умного метала. И в то время, как человечество развивает роботехнику до пределов невозможного, оно само превращается в протез. Происходит деградация творца. То есть машина взбунтовалась против своего творца. Люди взбунтовались против бога. Голем взбунтовался против раввина Лева. А потом вдруг оказалось, что творца то и не было. Как такового. Он превратился в то, что создал — машину, голема, человека.
Но сейчас ситуация двояка. Человек создает машин. И одновременно превращает себя в машину.
Превращение человека в постчеловека не имеет никакого отношения к эволюции. И ПРОИСХОДИТ НЕ БЛАГОДАРЯ, А ВОПРЕКИ ЕЙ. Ведь мы хотим управлять собственным телом, собственной эволюцией. И если задуматься, то мы никогда не сможем доказать что что-либо существует. Можем показать модель или макет, но это лишь макет, но не оригинал. Поэтому я не думаю, что здесь необходимо разводить дискуссии по поводу «существует» ли эволюция. Я не думаю, что уместно спорить об оригинале, когда даже наш собственный мозг — модель модели.
Я согласен с Вилайненом о том, что модификация тела необходима. И как говорил Булгаков устами Воланда, что в том, что и фокус, что человек внезапно смертен. И нам нужны технологии, которые дадут нам возможность контролировать наше бытие. Если его можно будет так назвать. Ведь мы потеряем такие ощущения как боль, вместо этого нас будет предупреждать сигнальная система о том, что необходимо заменить деталь, срок годности которой истекает. Мы не можем более говорить о наших органах как органах. Ведь у нас будут уже детали, а не органы. Да и сами мы будем не людьми. И мне не дает покоя мысль, которую я развил, читая «Символический обмен и смерть» Бодрийяра, что человек превратится в символ. И даже больше того, модель человека превратится в модели симулякров двух порядков — или автомата или робота.
Постчеловек — это западня модель. Я имею в виду, что западный человек более маханистичен, да и вся его западная цивилизация. Которая лишь тем и занималась, что создавала модели, или как выражался Роберт Уилсон — идолов. Восточная цивилизация с точки зрения примитивного западного человека — примитивна. Так как восточный человек направлен внутрь себя. И познавая себя, он познает мир. Вектор западного человека же, направлен на изучение мира, путем создания идола или модели или законов. И постчеловек мне видится как очередная утопия — очередной идол. Так как восточные йоги могут контролировать собственный разум и тело, не прибегая к помощи симулякров-механизмов. Усмирять боль, не прибегая при этом к внешним средствам. Человек запада беспомощен. Поэтому он изначально нуждается в технологии и механизме, который бы помогал ему.
После того, как западный человек превратит мир в тотальный предсказуемых механизм, вряд ли можно будет говорить о жизни в понятии человеческом. Так как будет срок эксплуатации. Который применяется к вещам. Красиво упакованным и сложенных ровными рядами на блестящих полках супермаркетов. Жан Бодрийяр отлично рассказывает суть процесса подавления. И создания машины. Робот превращается в принцип реальности.
«… С роботом — ничего подобного. С ним нет больше вопроса о видимостях, его единственная истина — его механическая эффективность. Он больше не ориентируется на сходство с человеком, да его с ним и не сравнивают. Нет больше того неуловимого метафизического отличия, что создавало тайну и очарование автомата; робот поглотил это отличие и усвоил его себе на пользу. Суть и видимость слились в единую субстанцию производства и труда. В симулякре первого порядка отличие никогда не отменяется: в нем всегда предполагается возможность спора между симулякром и реальностью (их игра достигает особой тонкости в иллюзионистской живописи, но и вообще все искусство живет благодаря зазору между ними). В симулякре же второго порядка проблема упрощена путем поглощения видимостей — или же, если угодно, ликвидации реальности; так или иначе, в нем встает реальность без образа, без эха, без отражения, без видимости; именно таков труд, такова машина, такова вся система промышленного производства в целом, поскольку она принципиально противостоит театральной иллюзии. Нет больше ни сходства ни несходства, ни Бога ни человека — только имманентная логика операционального принципа». (9).
Говоря о модели управляемой эволюции, я также не могу согласиться с ней. Но также не могу и не не согласиться. Это всего лишь попытка все контролировать (на первый взгляд). Здесь можно поднять вопрос о евгенике, которая порождена и заклеймена западным мышлением. Я только за исследования, которые давали бы возможность сводить к минимуму рождение детей-уродов и умственно-отсталых. Но здесь в данном случае мы доверяем технологии себя, полностью, исключая возможность ошибки со стороны технологии. Таким образом, мы превратились в техноидолопоклонников. Которые слепо поклоняются собственному творению. Превращая себя в продукт своего творения. Поклоняются модели-идолу, не имея оригинала. Мы не будем ничем отличаться от средневековых невежественных прихожан, которые отдавали свою жизнь в волю божью.
Конечно, мы можем также рассматривать управляемую эволюцию, как и инструмент контроля. Так как в таком случае органы государственной власти смогут получать идеальных рабов.
Бытие мертвецов, которые хотят отсрочить свою смерть, ускоряя ее приближение этими попытками. То есть западная цивилизация — цивилизация мертвецов. Не зря, запад всегда ассоциировался с загробным миром. И мы говорим о бессмертии, присутствуя на карнавале смерти. Тогда как жизнь девальвировалась.
Я совсем не против футуризма. То считаю, что технология должна быть направлена на развитие внутренних качеств, которые западная цивилизация подавляет внешней технологией. Я еще раз подчеркну, что западная цивилизация направлена на внешнее, тогда как восточная на внутреннее. Это сугубо мое наблюдение. Но как мне кажется, необходимо перестать разделять на внешнее и на внутреннее. Потому как запад больше направлен на развитие технологий, которые расширяют тело человека в пространстве. Вследствие чего сам человек как таковой перестает существовать, и у нас выходит совсем иное существо. Но что означает слово само «существо» в применении к технологиям? Может технология и техника есть просто иными формами жизни? Если мы имеем вселенную как единое сознание, то вследствие этого любой атом имеет сознание. Поэтому нет ничего мертвого. И технологии становятся закономерной стадией в развитии человека. Вернее новой стадией в развитии бытия. Так как человек уже не представляет себя как единое существо, которое способно осознавать бытие. Но это опять всего лишь теория. Пока.
Вот и проблема бессмертия в контексте сегодняшнего дня. Может ли робот быть бессмертным? Нет. Так как он механизм, а не существо из плоти. Робот бессмертен за тот же счет, что и современный человек потребления. Который таким образом утверждает свое бессмертие. Бессмертие с помощью симулякров. Бесконечных симулякров. Таким образом, мы переходим к обсуждению смерти. Поддержание бессмертия потребителя построено на том же механизме потребления бензина или смазкой машины. Но таким образом мы находим кругооборот материи из одной формы в другую. И так до бесконечности. Чем-то это все очень напоминает буддийскую сансару.
Мы упоминали о принципе реальности, которой подчиняются жизнь и смерть. С появлением робота мы становимся бессмертными. Так как к этому ведет капиталистический и индустриальный фольклор. Больше нет разделения на жизнь и смерть. Так как загробный мир не отделяется от мира живых. Теперь мы видим, как принцип реальности превратился в загробный фольклор постиндустриальной цивилизации. Индустриальная цивилизация сочла себя мерилом истины, но сама машинная индустрия создана для производства мифологии. И машины стали ее главными героями. Люди отошли на второй план. И заняли позицию обслуживания машин. Теперь принцип удовольствия сместился в их пользу. Теперь они получают удовольствие. Хотя мы знаем, что машины удовольствие получать не могут. Но получают ли удовольствие люди (это то, с чего мы начинали)? И заодно воплощают в себе бога во всем своем всемогуществе. Бога, которого породило само человечество.
Станислав Гроф в «Великом путешествии» рассматривал восприятие смерти в доиндустриальных и индустриальных обществах. И это может дать нам ключ если не к решению, то к рассмотрению феномена смерти, каким он стал сейчас.
В индустриальных обществах, как пишет Гроф: «история Вселенной есть по существу история эволюции материи». (9). Но нет единого определения материи. Каждая наука предлагает свой взгляд. В философии понятие материи связано с существованием объективной реальности. И нужно подчеркнуть — единственной реальности. Вселенная представляется давно разгаданным механизмом, а ученые-ортодоксы считают, что знают все законы, которыми объясняется ее существование.
Бодрийяр рассказывает, что бессмертие имеет элитарное происхождение. Так как мы касались этой темы только вскользь, то сейчас самое время ее рассмотреть.
«Следует покончить с идеей религиозного прогресса, который-де ведет от анимизма к политеизму, а затем к монотеизму, постепенно проявляя бессмертие души. Бессмертие приписывается мертвым как раз по мере их заточения — примерно так же, как сейчас в нашем обществе одновременно растут продолжительность жизни и сегрегация стариков как асоциальных элементов». (10).
При чем человечество само изолирует себя от себя же. То есть человек как тело приобретает новую форму поверх старой. Новая форма становится саркофагом для старой . И по мере накопление форм происходит накопление и производство мифов, которые собственно и составляют тело бессмертия. То есть оно состоит из инструментов, так же как и социальное тело или тело робота, или же тело власти, состоящих из деталей, обеспечивающих функционирование механизма.
«Что ж, скажет наивный материалист, какая разница, бессмертие или нет? — это ведь все воображаемое. Да, но поразительно, что реальная социальная дискриминация основывается именно на этом, что власть и социальная трансцендентность нигде не бывают столь четко отмечены, как в воображаемом. Экономическая власть капитала не в меньшей степени зиждется на воображаемом, чем власть церкви. Это просто ее фантастическая секуляризованная форма». (11).
Я заметил, что именно идея бессмертия нашла свое воплощение в машине. Которые французский мыслитель разделил на автоматов и роботов. В древности роли с загробном мире распределялись согласно статусу в мире, предшествующем. Собственно и пышность обрядов и похорон зависела от статуса умершего. Обряды, которые проводились для фараона и бедняка были абсолютно разными. И совершенно разные места они занимали в загробном мире.
Умирая, фараон становился богом. Так как каждый умерший в путешествиях по загробному миру отождествлялся с Осирисом — богом загробного мира. После смерти фараон, цезарь или вождь становился машиной. Это именно то, что происходит сегодня. Чтобы стать бессмертным, необходимо превратиться в машину. Превратиться в миф и призрака. Это имеет прямую связь с сегодняшним возвращением в подсознание, которое Делез и Гваттари описывали как машину. При чем принцип удовольствия исходит именно из области подсознания, и служит онтогенезу, как основа цивилизации. Именно в технологии интегрирован импульс удовольствия. Так как они выполняют работу за нас.
Именно поэтому сегодня принцип бога перенесен на машину. Так как если раньше молитвы или заклинания были направлены богу (ам) для того, чтобы он совершил те или иные действия в нашу пользу, то сегодня есть машины, которые на них запрограммированы. Нам следует лишь нажать на кнопку. Это и есть молитва. Так же как в древности были иерархии богов, демонов и ангелов, то сегодня есть также и иерархии машин, которые созданы для определенных целей. Так же как и боги загробного мира, любви, плодородия, войны и т. д.
Так же, как одни боги отживали свою жизнь, так и машины отживают свой срок эксплуатации и попадают, как и боги на помойку, а затем и на переработку.
Именно тотем в первобытном обществе был машиной. Тотем же, в свою очередь, как трактует Фрейд, есть заменой отца, убитого сыновьями. Так как отец воплощал в себе принцип удовольствия. Теперь этот принцип воплощает бог. А на принципе удовольствия распределяется статус и иерархия. О которых мы уже говорили. И Бодрийяр как раз пишет о том, что именно монополия жрецов на общение с мертвыми рождает принцип власти. Так как бог во фрейдистской интерпретации — это мертвый отец. А так как власть напрямую связана с желанием, а желание в свою очередь с наслаждением, то получаем четкую структуру.
В древнеегипетской и тибетской книгах мертвых пишется о том, что создавалась копия или чучело умершего. Чтобы первая оболочка человеческого существа — сах, избежала уничтожения. Таким образом, создавалось несколько портретных или максимально приближенных к оригиналу деревянных и каменных копий умершего. Похожая процедура проделывалась и в Тибете. Сегодня мы находимся в состоянии загробной жизни еще при жизни. А НАШИ ДВОЙНИКИ ПРЕДСТАВЛЕНЫ КАК ОБРАЗЫ СМЕРТИ. Ведь двойники являются перед смертью.
Обратимся к Бодрийяру еще раз: «На самом деле единственный Бог во всем соответствует форме единообразной политической власти, и ни в чем — первобытным богам. Так же и душа и сознание во всем соответствуют принципу унификации субъекта, и ни в чем — первобытному двойнику. Как раз напротив, исторически возникновение «души» кладет конец широкомасштабному обмену с духами и двойниками, приводя к появлению новой, дьявольской фигуры двойника, постоянно проступающей сквозь разум западной цивилизации и опять-таки во всем соответствующей новоевропейской фигуре отчуждения и ни в чем — первобытному двойнику. Взаимоналожение этих двух фигур в духе сознательной или бессознательной психологии является неправомерной подменой…
При интериоризации души и совести (принципа самоидентичности и самоэквивалентности) субъект подвергается настоящему заточению, сходному с заточением безумцев, которое описал Фуко для XVII века. Тогда-то и теряется первобытное представление о двойнике в смысле непрерывности и обмена и возникает беспокойная боязнь двойника как разрыва субъекта в безумии и смерти. «Кто видит двойника, тот видит свою смерть». Двойник становится вампиром, мстителем, неприкаянной душой — прообразом смерти субъекта, преследующим его уже при жизни. Таков Двойник Достоевского, или же Петер Шлемиль, человек, потерявший свою тень; эту его тень все время истолковывали как метафору души, совести, родной земли и т.д. — неизлечимый идеализм: повесть о Шлемиле гораздо более поразительна, если читать ее без всяких метафор. Мы все потеряли свою реальную тень, свою тень от солнца, ибо она для нас больше не существует, мы с ней больше не разговариваем, а вместе с нею нас оставило и наше тело — утратить свою тень значит забыть и свое тело. И наоборот, когда тень вырастает в самостоятельную силу, как зеркальное отражение в «Пражском студенте», то это козни Дьявола и следствие безумия, эта тень хочет пожрать потерявшего ее субъекта, это тень-убийца, образ всех отброшенных и забытых нами мертвых, которые, вполне естественно, никогда не примиряются с тем, что для живых они не существуют». (12).
И еще: «Бытие двойника как и бытие бога, который отрекся от своей тени — дьявола. И сам же превратился в свою же тень. Таким образом, он лишился цельности. Мирча Элиаде в «Мефистофеле и андрогине» рассказывает, что в Румынии есть легенда о том, что бог и дьявол — братья. «Но наиболее симпатичную и, в конечном счете, созидательную роль отводят Дьяволу болгарские легенды. По одной из этих легенд, Бог прогуливался в одиночестве. Он замечает свою тень и кричит: «Восстань, товарищ!» Сатана восстает из тени Бога и просит его разделить Вселенную на двоих: Землю — ему, а Небо — Богу; живых — Богу, а мертвых — Сатане. И они заключают договор об этом[16]. В других болгарских легендах подчеркивается то, что можно было бы назвать «Божественной глупостью». Создав Землю, Бог спохватывается, что не осталось места для Вод, и, не зная, как разрешить эту космогоническую проблему, посылает ангела войны к Сатане за советом[17]». (13).
Изобретение искусственного интеллекта — нечто схожее. Именно тема искусственного интеллекта поднимается в той же «Матрице» как ложная реальность. Но по-моему намного глубже проблема реальности продумана в «Экзистенции» Девида Кроненберга. Когда начисто стирается грань между реальностью и игрой, и проявляется в кульминации фильма. С помощью реальности, которую создали машины в «Матрице», они поработили человечество, вызывая желания и моделируя их. И здесь опять проступает красной нитью вопрос о связи удовольствия и реальности. Но вопрос можно поставить еще так: а наш, человеческий интеллект, не искусственен ли (нет я не балуюсь с конспирологией)? И кто его творец? Но может ли ИИ быть поддельной реальностью? Почему мы уверены в том, что возможна лишь одна глубокая реальность? Притом, что, экспериментально ее существование не доказано. Достаточно вспомнит хотя бы Копенгагенскую интерпретацию квантовой физики. Искусственный интеллект — порождение интеллекта человеческого. И машина — творение человека. Таким образом, человек повторяет мифологическую историю бога. Занимая его место. И собственно создавая новый миф. Но вопрос состоит в том, что создаем ли мы жизнь? И существуем ли мы для машин, которых создаем?
В древности смерть рассматривалась как продолжение жизни. Смерть была жизнью. Но лишь в другом состоянии бытия. Они рассматривали бессмертную душу как двойника материального тела. Древние египтяне говорили о семи оболочках человека. Ка было энергетическим двойником. Нынешняя цивилизация стала кривым зеркалом древней. Причем, я не хочу сказать, что древняя цивилизация была лучше. Просто тогда смерть была частью жизни. Сегодня же — жизнь стала частью смерти. Бытие небытия. То есть вечная жизнь может быть лишь в смерти. В мифе.
Древние религии говорили, что человек наделен бессмертной душой. Индустриальная цивилизация запада отказалась от этой модели. Вот мы и приходим снова к современной мифологии и фольклору вечноживущих мертвецах, которые время от времени восстают, чтобы полакомиться плотью живых и мифам о восставших машинах. Телевидение и кино, а главным образом и виртуальная реальность превратились в сборник мифов и фольклора индустриальной и постиндустриальной цивилизаций. Но виртуальная реальность здесь приобретает не окраску игры. А скорее диалектической игры. Ведь объект почти метафизический.
Принцип реальности теперь не имеет цены. Проблема НИЧТО как объективной реальности, мифа как ВИДИМОСТИ. Вместе с тем приходим к мысли, что РЕАЛЬНОСТЬ — это ВИДИМОСТЬ. Так мы избавимся от дуализма бытия и небытия. Жизни и смерти. Истины и лжи. Оригинала и подделки. Материи и сознания.
Славой Жижек пишет о желании ощутить реальность, и утвердиться в ней так как все больше возникает ощущение жизни в искусственно сконструированной реальности. «Реальное, которое возвращается, обладает статусом (новой) видимости: именно потому, что оно является реальным, то есть из-за его травматического/избыточного характера, мы не можем включить его в (то, что мы переживаем как) нашу реальность, и поэтому вынуждены переживать его как кошмарное видение». (14).
Для примера необходимо вспомнить кинематограф ужаса. Есть экран, и есть зрительный зал, или телевизор и комната. Две реальности, которые отделены другу от друга экраном. Но экран представляет собой завесу, которая как писал Деррида, на которую мы проецируем свои страхи, и отождествляем себя с героями. Именно как в древности, когда завеса отделяла первосвященника и бога, с которым он общался. И погружаясь в фильм, мы погружаемся в сон, в котором для нас все реально. Так же все реально становится и в кино. Деррида сравнивает киносеанс с визитом к психоаналитику. И когда заканчивается качественный фильм ужасов, или страшных сон, просыпаясь, мы успокаиваем себя тем, что это был лишь сон, что это был лишь фильм…
… была лишь реальность…
Но хотим мы того ли нет, но мы участвуем в фильме. Так же, как участвуем в религиозном ритуале, приходя в тот или иной храм с целью причаститься. Мы становимся двойниками себя. Больше нет актера. Больше нет зрителя. Есть одна реальность. Есть одно шоу. Смерть всегда была шоу. Всегда была зрелищем. Больше не было жертвы, больше не было убийцы. Была одна реальность. Было одно зрелище. Один оргазм. Одно наслаждение. Толпа превращалась и в убийцу и в жертву (вспомните садизм выше). Это было изнасилование самих себя. И жажда повторения. Созерцания. Точно как происходит сегодня, толпа говорила и говорит о желании. Которое в свою очередь говорит о власти. Которая в свою очередь основана на тайне. Тайне желания.
Так же Иисус, Гитлер, Сталин, Ленин или любой лидер воплощали в себе одну реальность. Личности, из которых состояла толпа стирались. Они становились частью личности диктатора или оратора. Мне почему-то приходит в голову, что это схоже с ритуалом похищения душ в магии.
«Что говорит вождь? Его устами говорит сама традиция, т. е. обычаи, передаваемые предками. Вождь оглашает закон, который цементирует общество как единое тело и осуждает все, что угрожает этому единству. Что такое речь вождя? Это ритуализированный акт, своего рода молитва, которая произносится вовсе не для того, чтобы быть услышанной. Слова вождя являются своего рода восхвалением, выражающим нормы социальной жизни, и повторяемым в соответствии с обычаем. Такая речь не оспаривается. Она говорит то, что она есть, и то, что она говорит. Это сам социальный порядок, ставший речью». (15).
Именно здесь я думаю, и зарождается стадия производства. Моделью служит вождь или бог, а все остальные — копии. Которых не существует, которые созданы по образу и подобию. Модель есть воплощением желания, ровно, как и власти. Он есть тайна. Но у меня вызывает много вопросов, например слова из Нового завета, что «бога не видел никто и никогда». Так как именно бог воплотился в Иисусе. Что или кого тогда видели ветхозаветные патриархи Авраам, Моисей, Илия и другие?
Все изменилось с индустриализацией. Мир превратился исключительно в бытие как материю. Но. Сохраняется дуализм. Материя-сознание. Который так или иначе противоречит сам себе. Это то, о чем мы говорили выше — потеря целостности.
Я думаю, что это может быть прекрасной иллюстрацией сегодняшних процессов. Человек представляет собой dasein как таковое. Но происходит копирование бытия. Которое в результате становится небытием. Тогда мы получаем бытие небытия. Чем собственно и есть копия. Она воплощает в себе миф. Который в свою очередь имитация. Миф формируется вследствие многократного копирования оригинала, затем копирования копии оригинала, копирования копии копии, копии копии копии оригинала и так далее (надеясь я вас не запутал этим каламбуром из одного слова). И мы приходим к тому, что невозможно определить реальность от вымысла, подделку от оригинала. Так как происходит наложение копий друг на друга. Но при этом процессе, каждая копия имеет искажения. И выходит, что искажения накладываются одно на другое, порождая иллюзию иллюзии.
Источники:
Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г. Маркузе; Пер. С англ.. А.А. Юдина. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. — 312, [8] с. — (Философия. Психология). — стр. 45;Там же, стр. 49;
Фуко М. «Надзирать и приказывать. Рождение тюрьмы». http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Fuko_Tyrm/index.php
Сартр Ж.-П., Бовуар С. Аллюзия любви / Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар. — М.: Алгоритм, 2008. — 240 с. — (Философский бестселлер). — стр. 77-78.
Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть. — М.: «Добросвет» 2000 — 387 стр. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676916
Маркузе Г. Эрос и цивилизация / Г. Маркузе; Пер. С англ.. А.А. Юдина. — М.: ООО «Издательство АСТ»: ЗАО НПП «Ермак», 2003. — 312, [8] с. — (Философия. Психология). — стр. 70-71;
Александр Якобидзе-Гитман «Желание у Платона и Лакана» http://kogni.narod.ru/desire.htm;
Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть. — М.: «Добросвет» 2000 — 387 стр. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676871
Станислав Гроф «Великое путешествие: сознание и тайна смерти». — Издательство Трансперсонального проекта. Издательство К. Кравчука. Издательство АСТ. 2006.
Жан Бодрийяр. Символический обмен и смерть. — М.: «Добросвет» 2000 — 387 стр. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676916 Там же;
Там же, http://yanko.lib.ru/books/philosoph/baudrillard-symv-obmen-i-smert.htm#_Toc75676916
Элиаде М. «Мефистофель и андрогин, или тайна целостности» http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/eliade/mefist.php#sympathy
Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального / Пер. с англ. Артема Смирного — М.: Фонд «Прагматика культуры», 2002. — 160 с.
© Славой Жижек, 2002 © Серия, перевод — Фонд «Прагматика культуры», 2002. http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/jijek/01.php
Ленуар Р. «Социальная власть публичного выступления». http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/Article/_Lenuar_VlVust.php
0. Робот не может причинить вреда человеку, если только он не докажет, что в конечном счёте это будет полезно для всего человечества.
ОтветитьУдалить