Антуан Володин пишет о космическом революционере, а иногда кажется, что и о мертвом, потому как где, как не «на том свете» «времени больше не будет»?
Единственный раз имя героини соответствовало реальному человеку. Это исключение. «Лиссабон, на последнем краю» - роман, героиня которого Ингрид Фогель была участницей RAF.
Местонахождение Норы Махно, Марии Шраг, Джесси Лоо и Дондога Балабьяна определить невозможно. Трущобы Гонконга? Центральная Азия? Амазонка? Время их революционной деятельности колеблется где-то между «спустя две тысячи лет после мировой революции» и «во время владычества колдунов». Между жизнью и смертью.
«Язык моих рассказчиков и рассказчиц — отнюдь не национальный, в некоторых случаях он вообще вряд ли человеческий, это язык тех, кто, несмотря на все свои усилия, на протяжении всего XX века знал только поражения».
Его литературный стиль критики окрестили «постэкзотизмом», кое-кто называет романы Володина литературой «пост-неолиберализма». Действительно, шаманы-красноармейцы и маги-революционеры чужие в этом мире, их как бы не существуют. Да, есть безобидные антиглобалисты, есть вечно протестующие студенты, есть Бегбедер и Уэльбэк, все это вполне допустимо в мире Капитала.
Но где-то (непонятно где) бродит полуживой Дондог Балабьян, он жаждет мщения, не помня кому и за что. Он между этим миром и миром иным. И когда он вдруг появится (проявится, провалится) в мире нашем, то всей этой протестной шушере придется подвинуться. Их игра в вечное сопротивление Системе может закончиться. Тогда можно будет перестать говорить о переменах; они будут слишком уж явны. Возможно, не будет лучше, даже точно — лучше не будет. И книг мы тогда точно читать уж не будем. Потому, читаем сейчас. Сегодня мы можем себе это позволить. Антуан Володин. Французский Платонов...или Шаламов...или, все же, Володин.
Комментариев нет:
Отправить комментарий